Геза Морчани — венгерский переводчик, издатель, актер. Он переводил на родной язык пьесы Гоголя, Чехова, Горького, Булгакова, Вырыпаева, прозу Людмилы Улицкой. В венгерском фильме «О теле и душе» Ильдико Эньеди, отмеченном «Золотым медведем» Берлинского фестиваля в 2017 году, Геза Морчани сыграл одинокого Эндре, работающего финансовым директором на скотобойне. Он знакомится с новой сотрудницей инопланетной внешности, и выяснится, что им снятся одинаковые сны. Недавно в дни Каннского кинофестиваля был представлен фильм «Пальмира» Ивана Болотникова, где Геза играет дагестанского врача Артура. Но разговаривали мы чуть раньше в Дербенте, где снимались сирийские эпизоды.
Бывший военный врач Артур живет в горном селе. Он на пенсии. Жена умерла. Единственная дочь Марьям училась в Санкт-Петербурге, где и была завербована радикальными исламистами. Отец отправляется на ее поиски в Сирию.
Трудный съемочный день закончился. Снималась сцена на дербентской торговой улице. В одном из магазинов суматоха. Его хозяин выставлял ковры тех оттенков, какие требовали режиссер и художник-постановщик. Одни расстилали, другие скручивали. Геза терпеливо сидел внутри, укрывшись пледом. А уже на следующий день мы вместе отправились к Каспийскому морю, где расположен карьер. Там снимались сцены с беженцами.
— Только что узнала, что вы — непрофессиональный актер. После фильма «О теле и душе» такое и в голову не могло прийти.
— Спасибо вам за такую оценку. Неужели не догадались? Это заслуга Ильдико Эньеди, увидевшей во мне тот ракурс, который ей понадобился. На Берлинском кинофестивале после первого публичного показа я почувствовал, что не навредил, не стал препятствием для фильма, а нормально там существую. А еще раньше был решающий момент: моя жена-актриса увидела меня на экране и сказала: «Это ты. Успокойся». И я облегченно вздохнул. Очень волновался, что она больше со мной на улицу не захочет выйти. Сорок лет наблюдаю за актерами в залах разных театров, много знаю о том, как они работают. Но у меня никогда не было желания выйти на сцену — ни в детстве, ни в годы работы в театре, ни позднее, когда я стал директором издательства. Но получилось все так удачно.
— У вас есть театральное образование?
— Нет, я окончил экономический факультет Университета Корвина в Будапеште, на кафедре планирования и анализа народного хозяйства. Многие уже и не знают таких понятий. Никогда больше не занимался экономикой. Я работал как практикант завлита в театре города Печа, а потом был завлитом, литературным консультантом. Работал во многих театрах Венгрии — Театре Миклоша Радноти в Будапеште, национальных театрах Печа и Дьера, Камерном театре Сольнока. В последнее десятилетие нашел театральную команду, для которой начал переводить русские пьесы. А началось все с Галины Волчек, которая ставила пьесу «Эшелон» в городе Пече, где я работал. Тогда единственный раз я вышел на сцену в ее спектакле. Там была роль от автора, и Галина Волчек хотела, чтобы ее исполнил не профессиональный актер. У меня было шесть или восемь отрывков, которые я зачитывал. Это было скорее присутствие на сцене, нежели игра или формирование какого-то образа. После этого я еще несколько раз работал с Галиной Борисовной: переводил пьесы, а она их ставила в Венгрии. В такой же форме мы сотрудничали с Олегом Табаковым, а потом несколько раз с Анатолием Васильевым в Будапеште и Сольноке.
— Но ведь Анатолий Васильев почти не ставит современных пьес.
— Это была не современная пьеса. Он решился работать в Венгрии ради Мари Тёрёчик (известная театральная актриса, удостоена награды Каннского кинофестиваля в 1976 году за роль в фильме «Госпожа Дери, где вы?» — С.Х.), придумал для нее «Дядюшкин сон» по Достоевскому, потом «Без вины виноватых» Александра Островского и «Целые дни напролет под деревьями» Маргерит Дюрас (актриса была в тяжелом состоянии, когда Васильев буквально вытащил ее из больницы, чтобы начать репетиции. — С.Х.). Почти 40 лет назад я впервые увидел в Москве лучшие спектакли Васильева «Взрослая дочь молодого человека» и первый вариант «Вассы Железновой». Сразу перевел обе пьесы и всем рассказывал, какой великий режиссер работает в Москве. Директор Мари Тёрёчик знал о нем и хотел пригласить для совместной работы. Когда Васильев приехал в Будапешт с «Серсо», Мари с мужем приходили на спектакль. Круг замкнулся, и они стали вместе работать. Постепенно я перевел много классических и современных пьес с русского на венгерский.
— Только драматургию переводите?
— Роман перевел один раз. Я же стал венгерским издателем Людмилы Улицкой. Прочел ее роман «Даниэль Штайн, переводчик» и решил его перевести. До этого перевел Александра Введенского. К сожалению, я никогда не изучал литературу и русский язык как филолог.
— Самоучка?
— Когда я пошел в школу, у нас еще стояли советские войска. Все мы с 5-го класса и до окончания средней школы, а потом в университете должны были изучать русский язык. Поскольку это было обязательно, а Советский Союз был тем, чем он был, многие ненавидели не только уроки русского языка, коммунистов и русских, но и саму русскую культуру. Венгерским театрам каждый год было предписано ставить советские пьесы, среди которых редко попадались хорошие. Публика на них не ходила. Люди театра любили русскую классику, но и на нее народ не спешил. Поэтому для меня важным событием стала в 1994 году, если не ошибаюсь, постановка «Женитьбы» Гоголя в Будапеште в моем переводе. До этого пьеса обычно проваливалась, а тут ее играли на протяжении пяти лет. Потом были «Дядя Ваня», «Три сестры», «Вишневый сад». Когда я стал директором издательства современной венгерской литературы, старался найти и других писателей, включая русских, которые были того же уровня, как мои авторы Петер Эстерхази и удостоенный первым в Венгрии Нобелевской премии Имре Кертес. Я издавал Окуджаву — очень важного для меня автора. Потом нашел Людмилу Улицкую, ставшую самым популярным в Венгрии иностранным автором после выхода нескольких ее романов. Мои связи с русской культурой были очень сильными.
— После дебюта в кино не последовало продолжения за исключением «Пальмиры»?
— Я был уверен, что участие в картине «О теле и душе» — единственный для меня удачный случай. Даже в интервью говорил, что не понимаю вопроса о продолжении актерской карьеры. В Венгрии я получал несколько предложений, но решил не рисковать. Когда я ушел на пенсию, один из моих авторов написал сценарий и решил сам снимать фильм. Он хотел, чтобы я сыграл слепого старика. Так бы и было, если бы картину запустили в производство. Фильм «О теле и душе» хорошо прошел в России, меня пригласили в жюри фестиваля «Послание к Человеку», потом на фестиваль «Зеркало» им. Андрея Тарковского, за что я благодарен российскому киноведу Андрею Плахову. По-моему, это он рекомендовал меня Ивану Болотникову.
— Почему вы согласились сниматься в его картине?
— Сначала я решительно отказывался. Но потом понял, что фильм гораздо сложнее и объемнее моей предыдущей картины. Да и роль совсем другая, требующая актерского мастерства. У Анджея Вайды был фильм «Пейзаж после битвы». А здесь — пейзаж во время битвы. Иван настойчиво, при помощи сильных аргументов уговорил меня сниматься после трех моих отказов.
— Что же это за аргументы?
— Он говорил, что ему нужно мое лицо, интересно то, как я вообще существую. Иван сказал, что не ждет от меня актерства в традиционном смысле. Я вспомнил, как, получив приглашение поучаствовать в фильме «О теле и душе», предавался сомнениям. Но мой друг-кинорежиссер быстро их пресек: «Ты что? Если Ильдико Эньеди хочет видеть твою рожу — соглашайся». Подумал, что это важно для меня как частного человека, поскольку тематика фильма — терроризм, радикализм, цинизм идей, которые съедают нашу жизнь душевно и физически. Особенно важна сцена, где Артур видит в клетке трех молодых солдат, обреченных на смерть. Она символизирует нашу слабость перед лицом дикой силы, несущей смерть. Я почувствовал необходимость стать участником проекта о том, что ведет нас в никуда, когда нельзя жить и бороться за общечеловеческие ценности.
— Экспедиция в Дагестан стала для вас настоящим приключением?
— Не то слово. Я даже не предполагал, что за приключение меня ждет. Никогда не видел таких сел, как Кахабросо, расположенное на высоте 1750 м над уровнем моря, вообще таких мест, как Дагестан. Впечатление на всю жизнь! Сначала мы снимали в горном селе, потом в Махачкале и Дербенте. Предстоят съемки в Санкт-Петербурге и Турции.
— Ничто вас не смущало как европейца помимо тревог по поводу своего актерского мастерства?
— Знаю, что были другие кандидаты на мою роль. Знаю, что были мнения, что возможно какое-то пропагандистское начало. Но сомнения развеялись из-за Ивана. Для меня много нового в этом материале. Думаю, что может получиться европейский фильм о нашей культуре, интеллигенции, которые находятся в роковой опасности.
— Что за рана на вашем лице? Грим или травма?
— Вначале делали грим для сцены нападения омоновцев на дом Артура, где он получает травму. Но несколько дней назад я пошел на площадку и ударился о палки для винограда, которые не заметил. Началось кровотечение. Так что пришлось менять график съемок. Иногда, чтобы не видно было раны, мне накладывают селиконовую пластину или, наоборот, подчеркивают повреждение, чтобы виден был след бомбежки.
