Российские кинематографисты снимают драму о сирийской войне глазами мирных жителей. Частично на деньги Минкульта, но это не пропаганда. Почему – «Фонтанке» рассказал продюсер фильма Андрей Сигле.
Художественный фильм «Пальмира» должен выйти на экраны в 2019 году. Сценарист и режиссер этого кино – Иван Болотников, продюсер с российской стороны – Андрей Сигле, с сирийской – местная знаменитость, актриса Сулаф Фавакержи, уже презентовали проект в Дамаске. Они готовятся к началу съёмок, которые пройдут в России, Сирии и Турции. Почему этот фильм нельзя назвать пропагандистским, несмотря на софинансирование со стороны Министерства культуры РФ, будет ли он интересен бойцам «ЧВК Вагнера», и не вызовет ли изжогу у министра Владимира Мединского, но главное, почему создатели фильма готовы отнести его Владимиру Путину на флешке, «Фонтанке» рассказал продюсер Андрей Сигле.
- Почему именно про Сирию?
– Автор идеи – режиссёр картины Иван Болотников. Он же соавтор сценария. С Иваном мы работали уже на фильме «Хармс». На мой взгляд, он перспективный режиссер, человек увлеченный, страстный, зная об интересе нашей кинокомпании к фильмам интеллектуальной направленности, о литераторах и по классическим произведениям, обратился со сценарием к нам. Считаю, что «Хармс» получился, у него уже несколько наград, в том числе международных – два приза Шанхайского кинофестиваля («Лучшая операторская работа» и «Лучший сценарий»). Фильм «Пальмира» – логическое продолжение нашего сотрудничества. Идея фильма вынашивалась два года. Мне она показалась очень интересной и своевременной. Оценили прокатный потенциал. Прикинули, сколько потребуется денег. Поняли, что сами не справимся. Обратились к нашим давнишним европейским партнёрам. Отправили им первую версию сценария. Обратились к сирийским. Получили большое количество положительных ответов от партнёров. И начали работать. Всё получилось быстро. Большой пул сопродюсеров позволяет нашему некоммерческому кино собрать нужные ресурсы, а потом прокатывать фильм в тех странах, откуда пришла помощь. Получается «с миру по нитке», глядишь, так и бюджет удастся вернуть. Мы пока ориентируемся на 2 миллиона евро. Не заоблачный бюджет.
- А сколько из этого бюджета русские деньги?
– Примерно половина. Около 40 миллионов рублей – это поддержка от Минкульта. По договорённости мы должны добавить к этому ещё около 30-40% из своего кармана. У нас есть сирийские деньги. Примерно четверть бюджета.
- Российские деньги говорят о том, что российско-сирийский фильм сегодня – это обрабатывание некоего госзаказа, пропаганда, которую у нас снова научились делать?
– Мы прошли достаточно серьёзный отбор, прежде чем Минкульт решил дать денег. Содержание нашего фильма известно Министерству культуры. Мы не скрываем сюжет нашей картины. Скажу больше. Когда у нас был разговор с Министерством обороны, и нас попросили не забыть показать образ наших славных Вооружённых сил, мы им рассказали, что финальная бомбардировка в нашей картине приводит к гибели мирных жителей. А всем известно по заверениям наших военных, что они не промахиваются. И они всё поняли. Мы никоим образом не пропагандистская картина. Многие не могут этого понять. Нас уже спрашивали, будет ли в нашем фильме Валерий Гергиев дирижировать оркестром в Пальмире. И понятно, почему фильм находится на острие подозрений, что мы выполняем чей-то заказ. Но наша задача иная. Мы хотим показать ужасы войны, которая ломает судьбы людей. Если хотите, мы делаем пропаганду мира и семьи. Если слово пропаганда вообще применимо к таким понятиям.
- Вы сказали и про сирийские деньги. Откуда у сирийского кинематографа во время войны полмиллиона евро?
– Это наш сопродюсер, сирийская актриса Сулаф Фавакержи. Она большой патриот своей страны. При этом она звезда арабского мира именно как актриса. Как продюсер она там производит много фильмов и сериалов. И в Сирии, и в соседних странах. И это на самом деле её личные деньги.
- Зачем сирийскому патриоту тратить такие большие деньги на проект, который придумали иностранцы?
– Ей очень интересен проект сам по себе. Она его знает. У нас есть, конечно, некие расхождения. Ей хочется, чтобы мы показали страдания сирийского народа. По сюжету это обязательно будет. Мы много с ней об этом говорили, ведь это идеологический вопрос.
- А каков основной сюжет фильма?
– Сюжет фильма очень простой. Он основан на реальных событиях. Некий дагестанский врач с женой и двумя маленькими дочками живет в дагестанском селе в окрестностях Махачкалы. Бедность и отсутствие перспектив, жена недовольна своим мужем. Вот этот комплекс проблем, который мы постараемся достаточно убедительно показать в картине, приводит к тому, что под воздействием неких агитаторов жена убегает в ИГИЛ (запрещенная в России террористическая организация) вместе с дочерями. Наш герой, несмотря на то, что он доктор, и человек скорее европейского склада, собирает волю в кулак и идёт спасать семью. История того, как человек, борясь за свою семью, вступает в противостояние со злом.
- Присутствие сирийской актрисы в фильме, который придумали в России, похоже на советскую космонавтику, когда на орбиту обязательно отправляли космонавта из страны, с которой дружили. Помните, были космонавты индусы, египтяне и так далее?
– Те, кто так рассуждает, ошибаются. Сирийские актёры достаточно профессиональные люди. И чтобы показать это, мы сейчас обсуждаем идею сделать Неделю сирийского кино. Или в Москве, или в Петербурге. Конечно, сегодня основа сирийского кино – это сериалы. Сирийцы снимают много сериалов, разного уровня, как это было в своё время у нас. Именно сериалы позволили выжить нашему кино. Те же «Улицы разбитых фонарей», к которым я имел некоторое отношение. И ведь снимали известные наши режиссёры: и Дмитрий Светозаров, и Владимир Бортко, и Эрнест Ясан, и многие другие. Это был способ выжить. В Сирии сериалы дают возможность существованию профессионалов. Они прекрасно понимают, что такое съёмки и выбор натуры. Понятно, что гримёров, костюмеров, художников-постановщиков, операторов мы возьмём своих. Но весь второй план кинематографа мы смело можем использовать их. Деньги, которые даёт сирийская сторона, мы должны будем потратить у них.
- К этому проекту будут привлечены «мощности «Ленфильма», как это было всегда с картинами? Потенциал той студии, которую вы в своё время так защищали.
– Что вы называете «Ленфильмом»?
- Профессионалов, которые там были всегда, несмотря на трудные времена.
– Эти люди к «Ленфильму» уже не имеют никакого отношения. Я вообще плохо понимаю, что сегодня называется «Ленфильмом». Конечно, специалисты, которые выращены ленинградской школой кинематографа, безусловно, у нас будут. Оператор будет московский. Олег Лукичев – один из лучших операторов России. Он был с нами сейчас в Сирии. Провёл большую подготовительную работу. По актёрам у нас сейчас идёт большой кастинг. Международный. Сниматься хотят европейские, турецкие актёры. Цветокоррекцию будем делать, скорее всего, в Лондоне. Т.е. будет большая интернациональная бригада.
- Фактически решаете те задачи, которые не могут решить политики.
– Да. Я называю в шутку это нашей «культурной коалицией». Там же все делятся на коалиции сегодня. Вот у нас будет своя коалиция. Снимать кино про эти события нельзя издалека, отсиживаясь в Москве. Мы должны были оказаться там, увидеть это всё сами. И впечатление уничтожающее…
- Что вы увидели в Сирии?
– Вымершие города. Какие-то матрасы, детские коляски… Люди это бросили и бежали. Где они сейчас? Где дети? Там стоит школа, баскетбольная площадка. В школе выбиты двери, окна. И огромная дыра в стене. Ужасное ощущение, что жизнь здесь была ещё недавно, а сегодня её нет. И никто не возвращается к ней. При этом у них там нет парков. Это просто бетонные коробки с выбитыми глазницами окон. Люди там очень устали от войны. Мы задавали вопросы, но натыкались на какие-то штампы. Мы спрашивали их, можно ли считать жизнь людей в ИГИЛе* страданиями сирийского народа, и натыкались на другие штампы о том, кто виноват. Это нам принесли извне, это виноваты американцы, англичане и т.д. Говорить о том, что в ИГИЛ огромное количество сирийцев, там не очень любят. Сразу скажу, что все эти вопросы мы в картине не будем трогать никоим образом. Здесь мы не специалисты. Но мы знаем, что есть огромное количество людей, которые не являлись ни идеологическими фанатиками, ни военными. Это люди, которые вдруг оказались в центре войны, убегали, страдали, теряли своих близких. Речь о них.
- А если работать в Сирии не получится по той или иной причине?
– Мы рассматриваем возможность съёмок в соседнем Ливане, если будет нужно минимизировать опасность. Ливан как запасной аэродром.
- Где еще пройдут съёмки?
– Половина картины снимается в России, в Дагестане. Но там сейчас тоже не очень спокойно. Новый глава республики проводит там бесконечные проверки. Тем не менее там нет войны, и мы понимаем, сколько будет стоить работа там. Несколько съёмочных дней будет у нас в Турции. Остальное в Сирии. И к этим съёмкам мы подходим очень ответственно. У нас есть похожий опыт, когда мы делали с Александром Сокуровым фильм «Александра» в Ханкале и Грозном в 2004 году. Что такое съёмки в неспокойном регионе, мы представляем. Во главу ставится безопасность съемочной группы.
- В самой Пальмире снимать не планируете? Тем более что там рядом вроде бы снова неправильные люди с оружием в руках.
– Нет. У нас Пальмира – собирательный образ, не имеющий прямого отношения к городу. Пальмира как великий художественный образ человеческого наследия, подвергшийся атаке. Петербург – Северная Пальмира. И так далее. Мы надеемся, что в той самой Пальмире ситуация будет нормализоваться. Тем более что нам рассказывают, что мы там «всех победили».
- А вы верите в это?
– Вот для этого мы и поехали туда сами. Чтобы увидеть, понять, оценить ситуацию. Мы посетили несколько городов: Дамаск, Маалюля, Телль-Калах и Ябруд. У нас есть договорённости с нашей военной полицией, которая может обеспечить съёмки. В то же время у нас есть все необходимые разрешения от официальных сирийских властей на проведение съёмок. Мы ощутили, что картине как минимум никто не будет препятствовать. Наши нынешние поездки по Сирии прошли успешно. Это было понятно просто потому, как быстро мы проходили блокпосты. А их там очень много. И на трассах, и в городах. С нами ездили вооружённые люди, которые обеспечивали нашу безопасность. Там у всех есть оружие. Даже у гражданского населения. Человек с АК-47в руках там никого не удивляет и не тревожит.
- Вам не пришлось брать АК-47 в руки?
– Не дали! Но понятно, что это всё было в шутку. Мы не готовы стрелять. Наша главная задача – не доводить до того, чтобы пришлось самим отстреливаться. Сам Дамаск достаточно безопасная зона. Там есть только один район, куда нам не рекомендовали соваться. Мы и не планировали туда. Мы жили в районе, где живут все официальные лица. Нас было всего четверо. Особых хлопот с нами не было. Мы уезжали на 160 километров от города. Побывали в абсолютно разрушенных городах, где два года уже нет никого. Впечатление просто жуткое. Нас сопровождали двое в штатском, двое в камуфляже. Когда мы проезжали какие-то участки, которые они считали не очень безопасными, тогда нам давали в сопровождение ещё военных.
- Именно военные? Не частные военные компании?
– Нет. У них там есть организация, которая называется Мухабарат. Спецслужба, которая и занималась нашим визитом везде. Это сирийцы. Хотя мы там встречались и с послом нашим, и с военными, которые там служат, в ограниченном контингенте они там присутствуют. До передовой не доехали, поэтому ЧВКашников не видели. Мы были в городе Маалюля. Замечательный христианский центр. Он абсолютно разрушен. Нашли там замечательные места для съёмок. Единственное, что там негде жить. Там было раньше огромное количество паломников со всего мира и гостиницы для них. Но эти гостиницы полностью разрушены. У нас есть фотографии, где стоят детские горки, качели на фоне полностью развороченного здания. Там были игиловцы.
- Почему создатели фильма не стали общаться с прототипами истории? Известно, что та дагестанская семья узнала из СМИ о том, что про них снимут кино.
– Мы делаем некую притчу. Некое обобщение. Мы не документальное кино снимаем (режиссёр фильма Иван Болотников изначально снимал именно документальное кино, «Пальмира» – его второй художественный фильм. – Прим. ред.). Нас интересует суть, а не судьба конкретного персонажа. В фильме, в отличие от реальной истории, будет определённое количество вымысла, информации, которую мы получили по итогам нынешней поездки. Ведь за два года с момента появления идеи многое там изменилось.
- И меняется сценарий?
– Да. Во-первых, мы поняли, что нужно обязательно написать роль для Сулаф Фавакержи. Мы изначально не представляли себе потенциал их кинематографа. Сейчас я даже не могу сравнить Сулаф с кем-то из наших звёзд. В Сирии её останавливают на улице. Её пропускают на всех блокпостах, только увидев её лицо. С ней постоянно фотографируются на улице. Особенно дети. Она настоящая звезда там. И мы поняли, что у нас есть возможность использовать её популярность за достаточно умеренные деньги. Мы поняли, что без неё в кадре нельзя.
Также мы поняли, что те места съёмок, которые мы планировали ранее, не всегда подходят. В частности, Алеппо. Сначала мы оценивали место по фотографиям, но оказавшись на месте, поняли, что организовать там съёмочный процесс будет невозможно. Если вести съемочную группу на 50-100 километров, получается целый караван, который идёт через постоянные блокпосты. Нужно будет несколько часов езды в одну сторону, а потом в другую. А темнеет там очень быстро.
- История россиянки Варвары Карауловой повлияла на развитие проекта, желание делать фильм?
– Это немного другая история. Я с большим сочувствием отношусь к этой девушке. Во многом она оказалась жертвой обстоятельств, каких-то игр. На мой взгляд, она совершенно незаслуженно оказалась осуждена. Безусловно, это накладывает отпечаток на наше представление о происходящем там. В частности, у нас в картине стоит вопрос о том, избежит ли наш герой, который возвращается оттуда домой, неприятностей. Мне кажется, что навряд ли он их избежит. Конечно, вернувшись, попадёт под пристальное внимание. Встанет его вопрос о сотрудничестве с ИГИЛ. Вот эта тема у нас из истории с Варварой.
- Она попросила Владимира Путина о помиловании. Помилуют?
– Она жертва неких политических игр. На мой взгляд, помилование было бы абсолютно правильным решением. Она раскаялась. И она не террорист.
- Пригласите ее на премьеру «Пальмиры», если к моменту выхода фильма девушка окажется на свободе?
– Конечно, пригласим. Мы пригласим всех. Как сказал про наш фильм Владимир Ростиславович Мединский: «Премьеру сделаем в Вашингтоне». Это он так пошутил. Мне кажется, что фильм будет небезынтересен и в Европе, и в Америке. Мне кажется, что наша «культурная коалиция» – это вообще единственно возможная коалиция там сейчас. Просто потому, что мы не стреляем.
- Учитывая, что одними из главных российских действующих лиц в Сирии являются члены частных военных компаний, в том числе «ЧВК Вагнера», не могу не спросить: знакомы ли вы с бизнесменом Евгением Пригожиным? Быть может, он тоже помогает вашему смелому проекту?
– Никакого отношения к этому проекту он не имеет. Я с ним не знаком. Никаких переговоров ни с какими ЧВК мы не вели. Мне кажется, что и нужды в этом нет никакой. Я вообще не очень понимаю, чем частные военные компании отличаются от наёмников. Не очень понимаю, как это соотносится с законодательством. Наверное, раз они существуют, а их награждают, то какая-то легитимность есть. Но у нас нет нужды обращаться к ним. Тем более за финансовой помощью. Это уж точно нет.
- Что простой российский обыватель знает про сирийскую войну: там есть наши самолёты, которые противник научился атаковать даже на защищённой базе; там есть наёмники, которые не все возвращаются назад живыми. Такие сюжеты появятся в ленте?
– Нет. Никаких вооружённых сил нет. Есть в финале сцена некой атаки, но это собирательный образ зла, которое ведёт людей к гибели.
- Некоторые сравнивают Сирию и участие нашей страны в этом конфликте с Афганистаном.
– На мой взгляд, нынешнее руководство страны подходит к вопросу жертв среди собственных военных очень трепетно. В этом главная разница. Я просто помню, как шли гробы из Афганистана. Правда, я в 1983-86 годах служил на флоте. Помню эти сообщества афганцев со сломанными судьбами. Сегодня видно, что руководство страны опасается больших человеческих жертв. Единственное, что я не могу принять, это аргументацию, которую используют даже уважаемые авторитеты. О том, что мы в Сирии тренируем наши Вооружённые силы. Просто я видел разрушенные нашей авиацией дома. Я могу понять тех, кто верит, что нынешние системы наведения могут уничтожить в толпе только террористов. Но убеждён, что на практике это далеко не так.
Мы не пытаемся оправдать или обвинить бесчисленные коалиции, которые есть в сирийской войне. Оценка того, что происходит и будет там ещё долго происходить, меняется постоянно. Наша картина говорит о человеке, который живёт в мире, где политики уже не стесняются в выражениях. При том количестве оружия, которое накопило человечество, которое может несколько раз уничтожить планету, это всё похоже на безумие. На мой взгляд, вот этот общеевропейский подход, надеюсь, и российский тоже, когда в центре стоит человек с проблемами его семьи, воспитания его детей, проблемой сохранения жизни – это вопрос, который поднимаем мы. Когда человек, спасающий свой маленький мир, свою семью, передаёт рецепт спасения всему остальному миру.
- Как думаете, под ваш фильм не будут чистить календарь премьер? Есть сейчас такая модная опция от Минкульта. Эта спорная практика реально помогает российскому кинематографу, полагают в Минкульте.
– Я считаю, что такая практика подчистки календаря абсолютно недопустима. Основой кинопроизводства в России являются кинотеатры. Это реальный живой частный бизнес. Кинопроизводство с поддержкой от государства – это не реальный бизнес. Нынешнее состояние российского кинематографа не позволяет рассчитывать на окупаемость большей части картин. Фильмы, которые возвращают в прокате вложенные средства – это исключение из правил. Любое вторжение в частный бизнес кинотеатров, который живёт честно, живёт по рынку, мне кажется, может очень быстро опрокинуть это наше утлое судёнышко «кинобизнес».
- Тогда подвинут не ради вас, а вас самих. Не вызовет фильм «Пальмира» с бомбардировкой гражданских в конце изжогу у министра культуры?
– Не думаю, что фильм вызовет изжогу. Мединский не рассматривал нашу картину как некое пропагандистское кино. Об этом даже речи не было. Практически каждая наша картина, с которой мы обращаемся за поддержкой в Минкульт, эту поддержку получает. В частности, на фильм Константина Лопушанского «Сквозь чёрное стекло». Сейчас закончили уже монтаж. Лопушанского точно никак нельзя назвать пропагандистом. «Фауст» Сокурова тоже получал поддержку. Мы стараемся делать авторское художественное кино. Тем самым мы имеем ущербное положение на рынке.
- Путину «Пальмиру» на флешке понесёте? Ему теперь так фильмы показывают. Ему было бы полезно посмотреть ваш фильм?
– Только с точки зрения того, что в России все решения принимает один человек. Вертикаль, которую так долго строили, привела к тому, что сегодня страна находится на ручном управлении у ограниченного круга лиц, которые замыкаются на Владимира Путина. В этом смысле его мнение по поводу любого произведении искусства, которое у нас производится, может иметь, в том числе, практическую помощь. У нас нет двери, в которую можно зайти с флешкой и сказать «гляньте, классное кинцо», но если желание посмотреть возникнет, мы не будем скрываться. У меня есть ощущение, что Владимир Путин обладает всей информацией по Сирии, но иногда даже такие руководители принимают решения как обычные люди. Просто увидев что-то человеческое. Думаю, ему было бы полезно увидеть наш фильм. Когда лётчик в бомбардировщике видит цель, то он видит её как в компьютерной игре. Он же не видит глаза детей внизу, на земле, рядом с целью. Если бы американские военные, которые сбросили атомные бомбы на японские города, увидели тот ужас, который они натворили, думаю, они бы как минимум сошли бы с ума. Когда мы снимали «Солнце» (фильм кинорежиссёра Александра Сокурова 2005 года. – Прим. ред.), мы были в Токио. Меня больше поразили не последствия атомных бомбардировок, а то, как сожгли Токио. Его подожгли с разных сторон. Город горел вместе с жителями. Нам японцы рассказывали, как родители спихивали детей в реку, а сами горели. В музее бомбардировки мы видели переплавленные с кирпичами тела. Так вот, если бы те, кто жмут курки, видели последствия того, что они делают, может быть, было бы меньше войн. Думаю, им надо будет посмотреть «Пальмиру».
